Гоше плевать на погоду. Гоше в принципе на многие вещи плевать - собственная болезнь и человеческая (детская, а потому самая искренняя и невежественная) жестокость делают его эмоционально глухим. он эмоционально не должен реагировать - чтобы не начать новый виток обидных прозвищ, не усугубить - но это все вторично, Гоше уже плевать. ему просто нельзя нервничать. Гоша, как любой ребенок с выдающимся коэффициентом интеллекта, склонен к рационализму и логике. логика не бывает жестокой - она просто расчетливая, не терпит глупостей, выстраивает лестницу - то ли в небо, то ли прямо в ад. Гоша методично поглаживает нательный крестик - бабушкин подарок, - и флегматично пожимает плечами. ни ада, ни рая нет. логика ведет к результату. Гоша видел в своей жизни достаточно мудацких поступков в отношении себя, чтобы знать, какие меры к кому принимать. просто в силу ума - он сделает это так, что удар будет критическим. Гоша из забитого ребенка становится усталым и угрюмым. он не отреагирует на обиду - он ее просто запомнит, чтобы однажды, когда ситуация развернется, о ней вспомнить. люди называют это "карма". Гоша называет это стратегическим планированием. если достаточно долго сидеть у реки, по ней проплывет труп твоего врага. Гоша просто расставляет достаточно медвежьих капканов, чтобы он точно проплыл. с погодой так не сделаешь, так что ему просто плевать.
чувствовать касание до кожи как-то... по-странному спокойно? Гоша ненавидит, когда нарушают его личное пространство - как всякий ребенок, переживший в школе не только хорошие дни, он к себе подпускает только тех, кому доверяет. заслужить его доверие сложно, он обыкновенно и руки не пожимает тому, кого не знает и знать не хочет, у Георгия нет ни шестого чувства, ни третьего глаза, у него есть просто подсознательное понимание психологии, заученные наизусть паттерны поведения, при одном только проявлении которых нужно ощериваться и не подпускать. люди не рождаются замкнутыми - и это даже грустно. грустно, что даже один печальный момент в жизни круто ее меняет, хуже того, меняет тебя самого. но Серафима от подпускает, не следит за ним краем глаза недоверчиво, доверяет. у него немного прохладная рука - ощущается спасительно на фоне остывающих сумерек. Гоша сразу запоминает - запоминает, как ощущается кожа художника. у брата - по-другому. Собакин только поднимает глаза на поднявшегося Серафима - и смаргивает немного медлительно. он не совсем уверен, почему послушно поднимается - и идет. наверное, Серафиму додали не только хороших рук. наверное, вместо голоса у него - звуки дудочки беде. и Гоша из плетеного своего кокона личного пространства и зоны комфорта послушно выползает на манящий и зовущий звук, не отрывая взгляда от третьего шейного позвонка почти тридцать секунд. и только поудобнее перехватывает книгу. мысли "а куда?" даже не возникает. узнает же. вопрос "зачем" поднимается только внутренне. Гоша от него искренне отмахивается - и послушно идет следом. желание взять за руку он перебарывает быстро - потому что не имеет привычки нарушать чужое личное пространство. да и неправильно это - за руку ходить. в его-то возрасте.
он понимает направление чисто интуитивно - по нарастающему шуму волн. не продолжает разговора о куклах - ну, здорово же. к сведению принял. у самурая нет цели, только путь, их путь какой-то по-самурайски прибрежный.
от конверсов остается на песке говорящий след. Гоша без всякой гордости носит оригинальные - черные. так сейчас вроде модно? Гоше немного плевать, ему просто удобно. Гоша находится в тех жизненных условиях, когда ты можешь себе позволить все - и это уже не впечатляет, это просто данность. он за нее благодарен, конечно, но что-то будто чувствует неправильно. то ли угольки материнской печали, периодически раздувающиеся в нежных глазах, то ли эмоциональная инвалидность отца. на это не плевать, к сожалению - но вроде бы все далеко от катастрофы. наверное, стоило бы сказать еще при первом шуме волн, что им сюда нельзя. но Георгий молчит - он может все, что можно человеку, кто может больше, тот не человек.
море вживую гораздо лучше. особенно ночью. Собакин так и замирает - до самых ресниц и жил. разве что медлительно смаргивает. как бы говорит, что еще жив. у него щемит сердце - потому что тут очень красиво. вот так вот. гораздо лучше, чем на картинах. гораздо живее. море как-то совсем внезапно дарит успокоение даже его вечно роящейся между девятым и десятым ребром левым тревожности, она утомленно захлопывает пасть и сваливается куда-то на дно желудка. Георгий замирает - как олень перед фарами. его вид завораживает. он ощущает то, что ощущает при просмотре Властелина Колец. вот когда Галадрэль заканчивает свою речь - и начинается Шир. безумно зеленый, живой и красивый. с отцом нельзя смотреть - он осудит, что его сын, пацан, а не девчонка, в конце концов, от такого рыдает. рыдает от всего красивого - когда они все вместе были в Испании, видели Саграду де Фамилию. Гоша ведь знает историю - и ее, и ее гениального архитектора. раздувал ноздри, дышал тяжело, лишь бы не плакать. Гоша вообще-то тонко чувствует эстетику. ему и теперь приходится подрагивать крыльями ноздрей, приходится начать часто моргать - потому что так он совсем убогим покажется, а жалость нахрен не сдалась - раз, два - надо хоть как-то перед Серафимом не облажаться, а он и смотрит еще, стыдоба какая, потерять старшего друга будет совсем тупо. так что он держится, конечно. тяжело, конечно.
когда уже будет просто, господи.
приходится задрать голову - так проще. освещения мало - и звезд много. прямо как над коноховкой. только тут они то ли ближе, то ли ярче, то ли просто заметнее. он немного щурится, переключает внимание - становится горазд проще. спасибо, психология. господь не особо помог.
- это Лира. в это время года она в зените, - Георгий со знанием дела указывает куда-то вверх, на молочную пустоту, тычет в яркую звезду пальцем, - это Вега, она по светимости уступает Арктуру разве что, самая яркая в созвездии. после родительского дня Лиру сменит Лебедь, - и это какой-то привычный способ привести ум в порядок, перебороть эмоции и дать разуму взять верх - вспомнить сложные материи, начать выстраивать информацию по полочкам.
и делиться с кем-то своей тупой тоской по дому. ну, если люди и правда - космическая пыль, то их дом - в космосе. с Серафимом так хорошо (и его смешливое "марина" так отзывается в сердце тупой ноющей благодарностью), что Гоша может только опустить голову и тихо выдохнуть "спасибо". немного неловко. но все еще как-то обезоруживающе хорошо.
ему впервые показали море так, в конце концов.
