Тонкие каблуки её туфель постукивали по скользким лужам. Андромеда спешила на ночное дежурство в Мунго, её ждали в отделении травм от рукотворных предметов. Взрыв котла, обратное срабатывание волшебной палочки, поломка метлы – вот как описывает это отделение привет-ведьма. С каждым однажды приключается нечто подобное и пусть в этом отделении не так интересно, как полагают некоторые стажеры этажами выше, но Андромеде нравилось. Она ещё не определилась, ещё не могла точно сказать, что ей нравится больше: вправлять руки после падения с метлы, лечить от драконьей оспы или снимать порчу; ещё слишком мало времени прошло, чтобы сделать такой сложный выбор – всего-то седьмой месяц шел с тех пор, как она впервые надела лимонный халат и стала называться целителем-стажером. Эту ночь она, быть может, проведет рядом с больным, потерпевшим от осколков взорванного котла, а, может быть, будет помогать при операции, на которой будут аккуратными движениями, незнакомыми ей ещё манипуляциями и заклинаниями исцелять тело волшебника, пострадавшего от собственной палочки. Постукивая тонкими каблучками в такт биению своего сердца, она спешила на работу, предвкушая порцию новых знаний и приключений, подбадривая себя тем, что, если случится что-то плохое – это тоже знания. Опыт. Целителем быть без этого не дано. Не все будут возвращаться домой и, совершенно точно, не все будут возвращаться домой полностью здоровыми. Они волшебники и многие из них – талантливые, но смерть остановить никому не дано, и спасти всех – тоже. Андромеде не хватило семи месяцев, чтобы определиться со специализацией, но вполне хватило, чтобы впервые познакомиться со смертью и запомнить эту встречу, как первую, но не последнюю.

Она испуганно дернулась, когда услышала его голос около себя. Узнала моментально – не могла не узнать, так глубоко он в ней сидел, разговаривал с ней словами её совести, остатки которой она будто бы навсегда потеряла, сжигая все мосты к своему прошлому. Блэки, стало быть, полагали, что совести у неё не было вовсе, но она была. Андромеда думала о них, думала о Люциусе и том, что натворила, чтобы стать счастливой. Кого обидела и бросила, выбрав сердце, а не кровь. Она никогда не смогла бы стать счастливой рядом с ними, всегда думая только об одном – о Теде, но ради своего счастья она сделала несчастной всю свою семью. Тонкс слышала, что Люциус теперь был помолвлен с её младшей сестрой – Нарциссой, и пока не знала, как к этому относиться. Их жизнь продолжалась, но справедливо ли это по отношению к Цисси? Её будто бы подобрали после того, как старшая сестра всё бросила и нарушила все данные ранее обещания, её будто бы отдали Малфою, чтобы искупить вину, которую перед ним несла Андромеда.

Люциус… Меде казалось, что он никогда её не любил так, как Тед, и совершенно точно этого не случилось бы ни через год, ни через пять, ни через десять лет. Они бы жили также, как и её родители – со взаимным уважением, совместным прошлым и будущим, безусловно с детьми, но совершенно точно – без любви, которая у Андромеды могла быть только с тем, кто прочно и навсегда занял её сердце. Люциус никогда бы не любил её также сильно и вообще, может быть, никогда бы не полюбил, наблюдая в ней только друга. Соратницу. Мать его детей. Было странно думать об этом рядом с ним, встретившись вот так – над глубокими лужами, потопляя в них тонкие каблуки её туфель. Андромеда вздрогнула, когда услышала его голос, и неуверенно обернулась, глядя теперь ему в лицо, и только после глубокого выдоха, чтобы привести себя в чувства, смогла выдавить из себя улыбку. Перепуганную, ошарашенную улыбку неопределенной эмоции: она была рада ему, но зачем он здесь? Он, наверное, её ненавидит, но что ей сделать, чтобы он простил её? И почему эта встреча такая… словно падение лицом в грязную лужу, в которой она сейчас мочила свои ноги? Странно.
И отчего-то страшно.

- Люциус? – глуповатая улыбка не сходила с её лица, но она не знала, что ей делать. Остановилась перед ним, так и не зайдя в холл больницы. У неё ещё было время перед началом смены, хорошо, что вышла заранее, но от того легче не было. Ещё мгновение назад Андромеда мечтала о новых знаниях, о предстоящем дежурстве, а теперь думала, как ей встать перед ним так, чтобы не видел её взволнованного лица. Что ему нужно? Она хотела его видеть, очень хотела его видеть! Хотела извиниться перед ним за то, что оставила в прошлом, что нарушила все данные ему обещания, но так боялась этого, будто бы он мог её ударить или убить, хоть это и так глупо: помолвки часто срываются, не мог же он так серьёзно воспринять и ту, что была между ними? Но Люциус не дал ей времени подумать, сразу ударил именно так, как она боялась: без элегантных расшаркиваний, свойственных таким как он, без долгих прелюдий и вопросов о том, как она теперь живет. Ударил сразу и в самое больное, и она поняла, что не готова была к подобному вопросу. А ведь должна была. У неё уже давно должен был быть уготован на него ответ: прекрасный в своей лаконичной простоте и честный, ведь Люциус заслужил, чтобы она была перед ним честной. Особенно теперь, когда оказалось, что она долгие годы врала ему, а когда не врала – скрывала болезненную правду.

- Я, - запнувшись, она не сразу нашла нужных слов. Любит ли она Теда? Конечно она его любит. Она его так любит, что бросила ради него всё на свете. Сбегая с ним, она не до конца понимала, что потеряла всё в ту же секунду, но подозревала об этом, убедившись лишь тогда, когда вся семья, все её друзья от неё отвернулись. В её жизни с той минуты остался лишь Эдвард Тонкс и её бесконечная, неистовая и безжалостная к нему любовь. Позже в её жизни появилась больница, и работа, и возможность быть полезной, но это не излечило её ран, это не заполнило пустых мест в её сердце, оставшихся после того, как вся семья отвернулась от неё. Да и могло бы? – Люциус, зачем тебе это? Хочешь знать, любила ли я его, когда отец сообщил мне, что однажды ты станешь моим мужем? – слезы комом встали в горле, а ведь она ещё не успела сказать многого. Она сглотнула их, ресницами смахнула то, что можно было бы скрыть дождем, если бы он не закончился минутами ранее. – Нет, не любила, - она не всегда была нечестна перед Люциусом.

На шестом курсе Андромеда ещё и подумать не могла, что однажды будет чувствовать нечто подобное к Теду Тонксу. Ни когда называла его жалким грязнокровкой, ни когда избегала его в длинных коридорах Хогвартса, лишь бы никто не подумал, что между ними есть какая-то связь, кроме того случая у озера. Иногда ловила себя на взгляде, направленном в его сторону за обедом в Большом зале, совершенно случайно, совершенно неожиданно, она никогда не хотела смотреть на него, но всегда предательски на него натыкалась, словно бы судьба специально подталкивала её к этой… нет, не ошибке. Но если бы ни озера, ни всех этих случайных взглядов не было – не было бы и предательства. – Или хочешь знать, любила ли я его, когда танцевала с тобой на Святочном балу? – перемявшись с ноги на ногу, Меда глянула куда-то в сторону, то ли на дверь, то ли на стену, то ли на быстро ускользающую спину кого-то из коллег, промчавшихся мимо них на дежурство. Лишь бы не смотреть ему в глаза. Она не обманывала его сейчас, но смотреть по-прежнему было сложно… и больно. – Да. Думаю, что тогда я уже любила его, пусть и не до конца это понимала.

Зачем он явился сейчас к ней, чтобы мучать? Чтобы отомстить ей за предательство? Чтобы извести её? Заставить её устыдиться? Почувствовать вину? Она уже её чувствовала. Постоянно её чувствовала, забываясь только в объятиях Теда, и даже тогда иногда в её голове проскальзывали предательские мысли, что всё это неправда. – Прости меня. Прости, что не смогла сдержать данных тебе обещаний. Ты всегда был мне другом, и я не должна была бросать тебя… так, - Андромеда смахнула слезу, возникшую в уголке её глаза. Сейчас бы дождь всё смыл, если бы вновь пошел, но тоже предал её. Предал, остановив стой поток именно тогда, когда так нужен был. – Прошу, не думай, что я всегда обманывала тебя, это неправда. Я всегда любила тебя, но эта любовь была другой. Не такой, как с ним, понимаешь? – что он должен понять? Люциус не должен ей ровным счетом ничего. Это она должна ему. Должна просить у него прощения, хоть и говорят, что сердцу не прикажешь. У чистокровных нет привилегий следовать зову своего сердца и слушать его. Её учили отнюдь не этому, её учили думать головой и следовать традициям, а она всё в один миг разрушила.
Она нанесла ему эту травму. Травму, сотворенную её руками, да только её она исцелить уже не в силах.